Из-за известной любви к нафталиновому кино и некоторой склонности к мизантропии, меня, наверное, вряд ли можно отнести к энтузиастам походов в кинотеатр в рыбные дни. Но идея смотреть винтажные картины в рамках ретроспективы ММКФ на большом экране, тем больше вдохновила, что представлять их приезжали их авторы и, вдобавок, с новыми фильмами. Короче, в этом году визиты в Москву моего личного кумира и человека, о котором без восторгов говорить отказываюсь категорически - Великого Вернера Херцога и венгерского режиссера Бела Тарра, можно считать чуть ли не единственными поводами называть ММКФ «событием культурным», без всяких унылых кавычек.



Землю можно измерить в метрах, километрах, футах и ярдах, но постичь мир можно только прошагав по нему. Так всегда говорил, в том, числе на встрече со зрителями в Москве Вернер Херцог - большой не любитель голых фактов, а только правды. Просто есть «бухгалтерская правда», а есть художественная, экстатическая. И если за первой можно далеко не ходить, а телефонный справочник всегда под рукой, то вторую добывают, выдирают из земли, как ценные минералы. Чтобы огранить безграничный Хаос бриллиантами кадров, пространство нужно прожить, сделать своим, прочувствовать, пройтись не по касательной, а всем своим существом. Понять не глазами, не мозгами и не сердцем – подобные дифференциации ума, души и тела придумали умники-интеллектуалы, а человеку, который хоть и советует всем, кто хочет стать режиссером, больше читать, но всем школам мира, предпочитает жизненный опыт, они чужды. Только у того, кто, задыхаясь от мышечного напряжения, дышал вязким, плотным воздухом и ощущал пространство каждой клеткой своего уставшего от ходьбы тела, могут получаться такие живые, вещественные и равные человеку ландшафты – «внутренние пейзажи», как он их называет. При этом он с сарказмом относится к столь милому зрителям «Аватара» и «Древа жизни» «new age» с его единением с природой, потому что по опыту знает, что природа только отторгает и вовсе не милосердна и добра к двуногим животным, как и ко всем прочим. Но только человеческим существам дано осмыслить, и бросится против ее волн.


Все его фильмы – это взгляд «чужого», пришельца на этой Земле. Человек, странник в мире, оказался сброшен с небес, чтобы оказаться по колено в грязи, в поту и крови, и в этой архетипической антитезе, Херцог нашел идеальный для себя сюжет, который реализует с разными интерпретациями уже много лет, вовсе свое многообразие не исчерпав. Он, и сам, скорее всего, «иной», оставшийся где-то в прошлых веках – времени великих безумцев, пилигримов, конкистадоров и авантюристов всех мастей. Заметим, что его считали маргиналом даже в 70-х, а с тех пор он прожил целую удивительную и красивую жизнь… А книгу Пола Кронина с интервью Херцога, выпущенную в России в этом году, можно смело рекомендовать даже тем, кто не интересуется кино в принципе - она читается просто, как обалденный приключенческий роман. А, впрочем, почему - «прожил»? Шутка ли – пока все остальные дедушки его возраста носят пояс из собачьей шерсти от радикулита и не слезают с дивана перед телевизором, Херцог по-прежнему снимает фильмы, не любит ТВ и рекламу, наматывает километры пешком и открыл свою киношколу (The Rogue Film School), где как он, утверждает, учит будущих режиссеров вскрывать замки и подделывать документы («без этого мы никогда не сняли бы «Фицкарральдо»). А в переполненном зале «Октября» помимо художественных, представлял новый документальный фильм «Пещера забытых снов» в 3D, где с кучей техники облазил на этот раз пещеру Шоме, прежде закрытую для посторонних.


На естественно возникающий в голове вопрос «откуда у него все это берется? Ну не энерджайзер же, в самом деле?», притом, что, несмотря на репутацию полнейшего психа, только что без справки, Херцог при общении вживую производит впечатление человека исключительно светлого и спокойного как удав, у автора этих строк гипотеза, появилась как раз после мастер-класса в «Октябре». Все свойственное ему внутреннее безумие, он как средневековый алхимик по только ему известным формулам перегонял через реторты, превращая в квинтесенцию кино. Через своих альтер-эго от Клауса Кински до Майкла Шеннона направлял силу внутренней стихии в нужное русло, чтобы балансировать в абсолютно неуправляемой ситуации, прямо как судно Фицкаральдо на порогах. Обращал, короче, темную сторону в светлую, а в плане психологии, это даже покруче, чем перетащить корабль через гору…И не то, чтобы я тут претендую на роль психоаналитика - просто это красиво, поэтично, и потому похоже на правду.



Еще одно немаловажное событие в рамках ММКФ – это ретроспектива и встреча с Бела Тарром - человеком, который долгие годы оставался героем невидимого фронта, о котором вроде как слышали в узких кругах, но из тех слышал, мало кто рискнул, ознакомится с его творчеством. Например, признанный шедевр «Сатанинское танго», любила, кажется только Сьюзан Зонтаг, ну и еще несколько человек (я их всех могу пересчитать по пальцам). Дело в том, что сам автор придавать своим детищам удобные интерфейсы не вовсе не стремился – нечеловеческие хронометражи, долгие-предолгие планы, во время которых камера почти не двигается, предпочитая подождать пока в кадр само что-то вползет, но никакого намека на действие от этого действия все равно не появляется. Все диалоги и события сведены к минимуму, а посмотрев любой из его фильмов, вы поймете, почему ретроспектива Тарра проходила именно в «Пионере» - единственном (кажется) в Москве кинотеатре, где принципиально не продают попкорн, зато прямо посреди вестибюля есть кофе-бар с кофеем на вынос. У автора этих строк была одна, конечно, шальная идея – придти на сей семичасовой опус и вести статистику, сколько еще ненормальных придет и сколько останется до конца. Но, в итоге собственное время и здоровье оказались дороже научного эксперимента, тем не менее, на «Туринскую лошадь», взявшую Гран-при Берлинале и которую Тарр объявил своим последним фильмом, после которого он уходит из кино, я пошла.


Название фильма ссылается на известный эпизод из жизни Ницше. Как его там, например, описывал Милан Кундера в «Невыносимой легкости бытия»? «У меня все время перед глазами Тереза: она сидит на пеньке, гладит Каренина по голове и думает о крахе человечества. В эту минуту вспоминается мне другая картина. Ницше выходит из своего отеля в Турине и видит перед собой лошадь и кучера, который бьет ее кнутом. Ницше приближается к лошади, на глазах у кучера обнимает ее за шею и плачет. Это произошло в 1889 году, когда Ницше тоже был уже далек от мира людей. Иными словами: как раз тогда проявился его душевный недуг. Но именно поэтому, мне думается, его жест носит далеко идущий смысл. Ницше пришел попросить у лошади прощения за Декарта. Его помешательство (то есть разлад с человечеством) началось в ту самую минуту, когда он заплакал над лошадью…». Для полноты картины, добавим только, что человек, провозглашавший приход сверхчеловека, с отсутствующей как класс жалостью, и плакавший над лошадью, после этого нечего не писал и практически не говорил, широко известна только его фраза перед смертью - «Ich bin dumm» («Я — глупец»). Хотя то, что Тарр снимает свой последний фильм не про Ницше, а про безымянных героев этой истории – хозяина лошади, его дочь и саму лошадь, естественно рассыпает мои построения в прах. Бог, как и прогнозировалось, умер, а мир разрушался теми же темпами, в котором его создавали – в течение шести дней, но как сказал Тарр на обсуждении после просмотра, это вовсе не фильм о конце света («Апокалипсис – это телевизионное шоу. Там столько всего происходит… А мы хотели показать, что жизнь становится все меньше и меньше, и, в конце концов, исчезает») Это «невыносимая тяжесть бытия», выматывающая, мучительная, как китайская пытка водой, история медленного угасания, личного Апокалипсиса каждого отдельного человека.


Есть много способов вызвать катарсис, но Тарр вызывает его хронометражем - берет измором так сказать, но победителей не судят. После того, как ты на протяжении 3-х часов вертишься в кресле, мечтая вынырнуть из тьмы кинозала, тебя в какой-то момент вдруг размазывает, пробивает этой неуютной, рааааааааастянутой картиной, выписанной красками черно-белого быта - до боли где-то в том месте, где, как говорят, расположено то, что называют душой. Но автор вовсе не пессимист («Хороший пессимист, который, ни во что не верит, настоящий пессимист пойдет и повесится. Он не будет вставать в пять утра, выходить в поле с камерой под дождем, говорить кому-то: ты справа, ты слева. Если я трачу столько энергии, чтобы что-то рассказать вам, тогда я доверяю вам. А без веры этого не может быть. Это точно.») и говорит о бароне Мюнхгаузене, который сам себя вытягивал из болота. Но лучшая фраза режиссера, после которой, я его окончательно зауважала, это ответ на вопрос, жалеет ли он этих людей – «Я их не жалею. Я их люблю». Безжалостный человек, этот Бела Тарр – совсем не жалеет зрителя своими мучительными многочасовыми фильмам и… И кажется, очень гуманный.